На днях свой пятидесятый день рождения – отметил заведующий нейрореанимационным отделением краевой клинической больницы Николай Юрьевич Довбыш. А ровно три года назад, весной 2020-го врача-реаниматолога убивал ковид... Победил реаниматолог. И для его родных и друзей, сегодняшний праздник, наверное, в некотором смысле - чудо.
Заведующий нейрореанимацией ККБ Николай Юрьевич Довбыш.
- Николай Юрьевич, как и почему золотой медалист Николай Довбыш выбрал медицину?
- Мечтал поступать в военно-медицинскую академию. Не рискнул – если бы провалился, не успел бы перекинуть документы в наш медицинский. Хотел стать хирургом, но подрабатывать медбратом после III курса пришел в палату интенсивной терапии в краевой больнице. Так меня забрала к себе анестезиология-реанимация.
- Вы классический реаниматолог, противовес наивным фильмам о медицине. Сложно представить Вас, бегущим по коридору с криком: «Мы его теряем!»
- Действительно, спокойствие, уравновешенность – для реаниматолога совсем не лишнее свойство характера. И учителя у меня были хорошие. По институту помню и благодарю прекрасного декана – Евгению Павловну Шарайкину, доцента кафедры патанатомии Светлану Павловну Федякину – мы так ее любили, что вечерами приходили на кафедру учить сложнейший предмет. Спасибо микробиологу Ольге Владимировне Перьяновой, и конечно, поклон харизматичному Александру Генриховичу Швецкому, я у него был в субординатуре в 1995-96 годах, и потом работал в гнойной реанимации. Швецкий курил «Беломор», рассказывал нам много интересного – у него была поставленная богатая речь. Наставники в анестезиологии тоже были отличными профессионалами, яркими личностями – Пугонин, Бебриш, Осиновский.
- Расскажите об анестезиологии 1990-х, она ведь кардинально изменилась за несколько десятилетий.
- Наша профессия стала совсем другой, в первую очередь, технологически. Начинал я работать на «рошках» - аппаратах для наркоза РО-6. Это была несовершенная конструкция, особенно для септических больных. Сепсис – системное поражение, а «рошки» повреждали легкие, усугубляли тяжесть состояния пациентов. И концепция сепсиса с тех пор изменилась. Раньше, например, если нет септикопиемии – диагноз не ставился. Сегодня изменились критерии диагностики, лечение, улучшился прогноз. Это радует и мотивирует работать.
Сегодня сложно представить, что мы применяли при лечении перитонита ксеноперфузию – пропускали физраствор через пласты свиной селезенки и капали пациентам. Это происходило так: сразу же после забоя животного в условиях строгой асептики извлекали селезенку и проводили криоконсервацию. Затем срезами селезенки заполняли массообменник для гемосорбции и капали. Пациенты на эту процедуру бурно реагировали – температура поднималась до 42 градусов. Это и планировалось – должны были погибнуть инфекционные агенты. Если больной не умирал от такого термо-стресса, то выживал. Тот же принцип использовали в народе, когда носили простывших детей в баню парить – если не умирал до утра, то дело шло на поправку.
Профессор Швецкий был сторонником соблюдения клинических рекомендаций, при этом не исключал нетрадиционные методы – например, лечил мумие кишечные свищи. Для снятия боли применялось иглоукалывание. Но все эти методы были и остаются вспомогательными. В начале моей работы ятрогенные осложнения практически не учитывались, сегодня же клинические стандарты не оставляют места для экспериментов.
- С 2008 года вы руководите нейрореанимацией. Лечение инсультов более оптимистично в наши дни, ведь так?
- Мы научились справляться с ишемическими инсультами, с субарахноидальными кровоизлияниями, пациенты гораздо чаще попадают к нам в терапевтическое окно – 4,5 часа после сосудистой катастрофы, мы проводим тромболитическую терапию, что позволяет снизить или избежать грубого неврологического дефицита. У нас трехэтапная реабилитация, дающая прекрасные результаты.
Скажу больше – максимум, пять доноров в год мы передаем трансплантологам. Смерть мозга в нашем отделении – редкое явление.
- У каждого реаниматолога есть памятные пациенты, которых забыть невозможно. И у вас наверняка.
- Однажды в командировке, в Мотыгино, я работал с трехлетним ребенком, у которого был вдавленный перелом теменной кости. Его спасли, но умирающие дети – невыносимо тяжело. Не могу забыть 17-летнего мальчика, умершего на руках матери в момент, когда казалось, что все худшее позади. У него в результате ДТП было повреждено каротидно-кавернозное соустье. Мы вывели его из шока, привели в сознание, должны были переправить санавиацией в Новосибирск для оперативного лечения, но у парня случилось профузное кровотечение…
- Как думаете, когда студенты должны приходить в клинику?
- Во-первых, студенты обязательно должны поработать в больнице – санитарами, медбратьями и медсестрами – надо увидеть все собственными глазами, определиться с будущей профессией. Во-вторых, считаю, что раньше третьего курса не надо работать. Это сложно, учеба может пострадать.
- Реаниматологов образно называют «пограничниками света и тьмы». Вы сами побывали на этой границе в 2020 году, когда заболели тяжелейшим ковидом и попали в реанимацию. Можете вспомнить, как это было?
- Я не пытаюсь блокировать эти воспоминания. Да, все было очень-очень плохо: любое движение – и начинаешь задыхаться. Ковид развивался молниеносно, уже через три дня я попал в стационар, и состояние быстро ухудшалось. Спасибо коллеге Алексею Антипову – он вовремя перевел меня в реанимацию с сатурацией 78 на неинвазивную вентиляцию легких. Я не видел своих анализов в критические дни, только потом уже посмотрел и понял – состояние было очень тяжелое: 80% поражения легких и 62 мм. ртутного столба – парциальное давление кислорода в артериальной крови. В норме оно 92-98. Давление 60 – показатель к инвазивной вентиляции. Статистику ИВЛ при ковиде мы знаем – 80% летальных исходов. Тогда, весной 2020-го еще не применялись блокаторы цитокинового шторма, выбор препаратов был совсем небольшой. Но я справился. Легче стало на 10-й день от начала болезни. «По блату» мне разрешили вставать и ходить до туалета. Это было настоящее приключение. Я очень похудел, но быстро восстанавливался. Мы с женой ходили гулять по острову Татышева, потом я стал бегать и пришел в норму.
- О чем вы думали, когда было совсем плохо?
- О ребенке. Я думал - как же мой Колян, ему всего 14. Маме будет трудно с ним справляться… Сыну нашему досталось – он оставался дома один, мама тоже лежала в больнице, хоть и не с тяжелой формой. Я знаю, что сотни людей не перенесли инфекцию такой тяжести, какая выпала мне. Наверное, я выжил, благодаря физической форме – всегда занимался спортом, жизненная емкость легких была больше семи литров. Вот и посчитайте – оставшихся 20% непораженных легких перерабатывали 1,5 литра воздуха. Хватило удержаться. И конечно, огромная благодарность моим коллегам-анестезиологам. Они сражались за каждого больного, но что скрывать – за меня они очень переживали, ведь у нас уже была потеря – анестезиолог санавиации Илья Житков.
- Вы как-то пересмотрели свою жизнь после ковида?
- Возможно, такое случается с людьми, которые жили совсем неправильно. Я ничего подобного не ощутил – вредных привычек у меня нет, людей, в том числе, близких, не подвожу, не обижаю, стараюсь приносить им пользу, честно выполнять свою работу. Я чувствую благодарность, ведь я вижу, как растет мой сын – ему уже 17-й год. Коля занимается дзюдо, готовится поступать в медицинский университет, и это так удивительно – наблюдать, как мальчик похож на меня, такой же высокий и спокойный.
Что я могу сказать через три года после болезни - чудо продолжается.
- С юбилеем, Николай Юрьевич. Будьте счастливы.
Интервью записала Елена Семёнова
Источник: https://vk.com/wall-75487960_1332
Пост
№799, опубликован
2 мая 2023
интересно
не интересно
интересно / не интересно
